табoр вкатился в новый город бурей без названия. не громкий, не театральный – он просто был где-то, а теперь тут. кочевники без флагов и гимнов, тащащие за собой ржавые караваны, чугунные кастрюли, тугие узлы с лоскутами памяти, в которых хранились рубашки, пахнущие потом давно мертвых дедов, и письма, написанные никому.

цыгане рассосались по улицам, как дым по просветам крыш. кто в автомастерскую, кто в закусочную, кто на стройку, кто предсказывать смерть у супермаркета с надтреснутым неоном. не строили гнезд, не брали в аренду вечность, не оставляли у корней якорей. все, что у них было – пара слов, сказанных по ночам у костра, и возможность в любой момент сорваться, не оглядываясь назад, не прощаясь.

город их не любил: шептал за спиной, скалился, смотря из-под опущенных ресниц. цыган не любят – это аксиома. на них смотрят, как на воров с полным кошелем грехов, даже если в кармане только иголка да моток ниток. их обходят, как ржавые капканы: лучше не трогать, лучше не смотреть. но цыганам плевать: у них огонь, от которого отлетают искры – живые, упрямые, жгущие кожу. у них песня – протяжная, тягучая, горькая.

они не оседают: их ритм – не укорениться, а уходить. даже если тело спит в трейлере, сердце уже шагнуло дальше. за город, за горизонт, туда, где ночь пахнет чужими историями.

мир пытался их укоротить: законы, налоги, контракты, графики, коды доступа, часы работы – все это натыкалось на невидимую границу. табор не прогибался. он мог кивнуть, мог подписать, мог улыбнуться, мог стерпеть изменения графика – но внутри все оставалось прежним, готовым к побегу без карт.

цыгане держались за свое. шепот костра был громче городского шума. и если кто-то возвращался – его встречали, как победившего бетон, паспорта, документы, графики, правила и чужие языки.

они посидят немного на одном месте, а затем снова соберутся в путь.
или нет, как знать.
вдруг им здесь хорошо.

дополнительно: знаете что? я вот не знаю.

но нам нужен табор, чтобы вот был и все.

давайте жить дружной семьей. или, наоборот, будем строить козни друг дружке. давайте ввяжемся в криминал. или попробуем ассимилироваться адекватно. давайте будем гадать по линиям жизни, на картах, отливках или вводить в гипноз и обдирать до нитки. давайте петь, танцевать и вплетать в волосы ветер свободы. давайте половина из нас сбежит из табора, часть из него изгонят с позором, а кто-то останется, осядет и будет жить свою жизнь спокойно. давайте стекла погрызем или уютно поговорим у костра.

тут 0 ограничений, если честно. но при желании вписаться в табор – маякните мне, пожалуйста. я хотя бы на пальцах расскажу здешние законы (у каждого табора они свои, у нашего – самые клевые), чтобы вы могли базу своей личной драмы построить на вот этом фундаменте.

все, кто родился в таборе и потом пошел работать в покров – лучшие люди.

[indent]
через поле иду, а стрелы летят
и в каждом звуке над миром висит война

на крепкой дубовой ветви кукушка сворачивает ястребиную голову. бледными пальцами софья алексеевна перебирает невесть где найденные рябиновые бусы из дешёвого папье-маше, будто чётки. у бабушки валялись похожие, помнит настасья, когда её всё ещё заставляли по воскресеньям пропускать тренировки, ходить в храм, слушать наставления шепелявого батюшки перед рингом. православных храмов софья боится пуще огня, немудрено — такая семейка сгореть должна на пороге. к тому же, настасья слышала, крестили её католичкой, по матери.

— как здоровье дорогой царевны? — с издёвкой уточняет настасья, распахивая насквозь шторы. так говорит лечащий врач софьи алексеевны, чернов, и настасья не может не позлорадствовать — капризы софьи порядком изводят ей нервы. руки болят после вчерашнего — приходится вытаскивать принцесску с подоконника и привязывать к стулу, чтоб не спрыгнула.

из окна на настасью глядят купеческие дома, забитые тучными небоскрёбами — в пскове на такое не посмотреть, негде.

в пскове илюхин говорит: ну всё, приехали, настька, добегались. пересчитай, блять, свои травмы — перелом лучевой, разрыв голеностопа. какие соревнования, окстись, не играй в дуру, сама знаешь, в ufc с таким никогда не возьмут, пока восстановишься — на место твоё придут сильнее, моложе, злее. давай распрощаемся как нормальные люди, по-пацански. в пскове василиса перекидывает косу с плеча на плечо и просит: насть, не надо. деньги есть, кредит выплатим, суд пройдёт, не лезь куда не просят, лечись, поезжай в кисловодск, в санаторий. а там и на клинику немецкую наскребём.

в пскове лёша даже не делает попыток показать, что любопытство его не сжирает. око за око, зуб за зуб, брат за брата — обещает, что поможет подделать резюме и устроит встречу с алексеем борисовичем. по сути, халтура, отмахивается он, московская тпшка, ничего такого. спятила в своих лондонах с жиру и теперь показательно режет вены ложками. справишься, насть, он хочет бабу, переживает... ну, ты понимаешь. 

настасья не понимает. в замоскворечье больше не звонят колокола, двенадцать храмов на реконструкции — церковный звон удручает софью, а, как известно, деньги могут купить всё.

только не переплыв до нави.

— как здоровье дорогой царевны? — ласково уточняет главврач чернов и очерчивает линию скулы по неподвижному лику софьи. настасью передёргивает до тошноты: как удобно. моей дочери, объясняет гославский, нужен сильный муж, готовый не только её обеспечить, но и мириться с недугом. чем чернов плох? сам себя сделал, настоящий товарищ. ну, пускай и не он — я сам выберу, а он подпишет, поставит печать, чтобы софу в коммунарке не загубили.

днями напролёт софья алексеевна молчит и никогда не смеётся, несёт несусветный бред и буянит. ей нельзя давать в руки: ножи, иглы, фен, тряпки, банки с язычком (алюминиевые), если чему в англиях её и научили, так это как изводить всех вокруг. но настасья видит в ней то, что и ищет — нет мизинца на левой руке, и никакого золота и серебра софья при свете дневном не носит. рядом с ней черствеет хлеб, гниёт мясо, вянут кактусы, цветы, суккуленты, и повсюду следует верный шлейф склепного хлада и сырости.

настасья приставляет ко лбу софьи дуло травмата — не отличит — и, проглотив гордость, угрожает. или они отправляются прямо сейчас, или до ближайшей закупки новой партии дольч-вьютон-версачей царевна не доживёт. софья плавно моргает пушистым лесом ресниц и мягко обнимает запястье настасьи:

— ты разве не поняла? я уже мертва наполовину.

по рябиновым бусам стекает алая кровь, символ солнца чернилами жжёт ключицу, и оберег, сплетённый смехом зеленеющей земли и травой, окроплённой рассветом, полыхает пожаром, гонящим прочь смерть, ночь без прогляди, наговор колдуна.

настасья склоняет голову набок.

— это пока я тебя не рассмешила.

да, да, да, у нас тут царевна несмеяна и настасья микулишна, а кто запретит
архетипами - уточняю

лонг стори шорт: семь лет назад любящий папенька софьи утопил любимую дочку, заключив договор с колдуном, и теперь софья наполовину принадлежит миру мёртвых, наполовину — миру живых, и нигде нет ей покоя. зато у колдуна есть отличный ключ к спрятанному злату, применить который мало кто догадается.

предлагаю докрутить вместе причины, приведшие настасью к незавидному положению, в котором она вынуждена была набиться софье алексеевне в телохранительницы, чтобы после пересечь границу изнанки. сейчас софья нужна настасье, перешагнуть черту и выжить, а вот что из этого выйдет, кто вернётся, а кто пропадёт — вопрос открытый. софья стала разменной монетой в играх своего отца, но и для настасьи она на точке отсчёта — средство и инструмент. ни в коем случае не жертва. положение, в котором оказалась софья — хуже смерти; она не живёт и не умирает. и пока ещё не разочаровалась в попытках выбраться из этой непроглядной бесконечной тьмы. а ещё можем поиграться с темами богинь плодородия, бонусом они могут усиливать силу настасьи.

заявка в пару, у нас с вами созависимость любовь, лютая и режущая льдом, вьющаяся шипами мордовника, и мы уходим в путь, из которого не вернёмся. каждую ночь полёт мне снится — холодные фьорды, миля за милей, шёлком — твои рукава, королевна, белым вереском вышиты горы; и всё такое прочее, ну вы поняли............

возможно, вы углядели здесь парочку жирных отсылок к одной великолепной книге, а если нет — ничего страшного, они вписаны для красоты и варьироваться будут по усмотрению. (тут будет ещё жирнющий реверанс желязны, всё расскажу). готова всё обсуждать-состыковывать и подстраивать под ваши хотелки. разве что мне очень интересно покопаться в вечной теме «кто же всё-таки монстр» — хтоническая хтонь навроде колдунов по сделкам или человек, сродни любящему папеньке несмеяны. (привет «королю горной долины» геймана. да, я сразу делюсь всем, что вдохновляло).

я пишу в прошедшем времени и третьем лице, не мирюсь разве что с птицей-тройкой и могу обещать пост раз в 2-3 недели. постами хотелось бы обменяться на берегу, прежде чем пуститься в омут — быть уверенными, что сыграемся, что подходим друг другу.

приходите в гостевую, обменяемся контактами, обсудим нюансы. очень вас жду и уже скучаю по своей златокудрой поленице ♥